Ты спишь. Иногда улыбаешься во сне. Я тебе читала вслух Голсуорси, и ты уснул под это мерное «Старый Джолион посматривал через стол на Ирэн и говорил об Италии и Швейцарии, рассказывал ей о своих путешествиях и о других случаях из своей жизни, которые уже нельзя было рассказывать сыну и внучке, потому что они их знали…» Мы теперь завели традицию читать вслух, по очереди. Как в XIX веке, когда еще не было ни телевизоров, ни интернета, а чтобы познакомиться с девушкой, надо было, чтобы тебя представили на балу.

Я хотела уснуть рядом — но передумала и ушла вспоминать о нас. О том, как ты прочел сначала один мой дневник, потом второй, потом добрался до Мартиного дома — и даже на этом не успокоился. О том, как мы сообща решили, что бывает любовь с первого взгляда — а у тебя была любовь с первой буквы.

Я перебираю в памяти все эти дни с 27 января… но вообще-то, все началось чуть раньше. Мне так странно было, что ты начал с того, что простил меня за мои вольности — и тут же сделал то, что обычно мужчины не делают. Ты извинился, будто и впрямь был в чем-то виноват. «Если женщина неправа, попросите у нее прощения». Это ты придумал?

Ты не дал мне опомниться — и окружил собой. Да, конечно, это так и надо — но ведь так никто никогда не делал, так что я уже решила, что это просто не принято. Но тебе плевать на обычаи, ты просто влюбился — и меньше, чем через неделю после первой встречи мы уже не расставались. Ты просто не отпустил меня.

И кто бы мог подумать еще совсем недавно, что ты будешь через день дарить мне розы, приходя домой, после ужина читать мне вслух Алю Кудряшеву — а потом улыбаться во сне. Что я укрою тебя одеялом потеплее, и буду думать о том, как…

Я люблю. Я не знала, что скажу эти слова тебе. Тогда, за три дня до нашей встречи, я думала, что больше никому их не скажу. Я припоминаю собственный цинизм — и глупые попытки отстраниться, не впустить тебя в свою жизнь. Тебя!

Ну просто ты очень большой, правда. Такой большой, такое счастье…