Война – это дед. Победа – это дед. Дед – это война и Победа.

В детстве 9 мая было днем, когда невозможно заболеть или куда-то уехать из Москвы. Какие там дачи, о чем мы… В Перово, к деду с бабушкой, быть к двум часам – и никак иначе.

Не помню, с чего это я, будучи школьницей, завела такую традицию – наверное, по телевизору что-то такое подсмотрела. Но помню, что никто меня к этому не побуждал, я сама хотела. Утром я покупала цветы. Тюльпаны. И ехала к Большому театру. Дед, как я уже писала, туда не ходил – и даже вроде бы презирал тех, кто там собирался.

Презрение было не случайным. Один раз он там все-таки был, по моей инициативе. Но потом наотрез отказался. Сказал что-то такое, из чего я сделала вывод, что мероприятие выродилось. Заканчивались 70-е. Однополчан деда почти уже не было в живых – а с теми, что остались, он встречался дома, за преферансом. Зато в тот раз у Большого он встретил какого-то дядьку помоложе, который обрадовался деду так, словно он был его родным отцом. Чуть не задушил в объятиях.

Всю обратную дорогу дед то и дело сплевывал и передергивал плечами, а когда приехал домой, то выдворил меня из кухни и стал что-то рассказывать бабушке. До меня, спрятавшейся в коридоре под плащами, долетали слова:

— …и всех сдал, гад… целоваться лез… Аня, Аня!

В тот День Победы пирожки у бабушки подгорели.

А я упрямо ездила к Большому каждый год. Дарила тюльпаны незнакомым фронтовикам, улыбалась, поздравляла. Очень скоро подрос Ёжик, и я стала брать его с собой. Это был наш с ним день, и наше солнце, и наши тюльпаны. Сейчас, как со стороны, вижу эту высокую смешную курносую девчонку, за руку с малышом и охапкой цветов. Она выглядела старше своих лет, и какая-нибудь из пожилых женщин в черном пиджаке, с орденскими планками на груди, принимая тюльпан, непременно говорила:

— Какая молодая мама!

Потом, жмурясь от солнца, мы топали к «Площади Свердлова», покупали там еще один букет – для деда, и садились в поезд, и о чем-то болтали, стараясь перекричать шум метро. И я знала: первое, что я услышу, позвонив в дверь, будет бабушкино:

— Тьфу, дьявол-дура… Наконец-то!

И открыв дверь:

— Где вас черти носят? Тимооооша… иди ко мне, мой родной!

Ёжика все обожали, а я была Старшая, как Джейн в «Мэри Поппинс». Я крала у бабушки драгоценные два часа общения с маленьким, и пусть это было всего-то раз в год, но смириться с этим она не могла.

— Опять потащила ребенка черт-те куда, дьявол-дура, — ворчала бабушка. – Отнеси-ка это на стол.

И вручала мне салатницу или хлеб в плетенке. Я топала к деду в комнату – никогда он не соглашался праздновать 9 Мая в гостиной, это же был его праздник! – и там заставала его с родителями и дядьками – мамиными братьями. Проходило максимум четверть часа, и дед обязательно кричал:

— Потому победили! Потому!
— Пап, ну не надо, — просил отец, — не начинай…

Но все было бесполезно. Дед опрокидывал очередную стопку водки и раскатисто гаркал:
— За Родину! За Сталина!

Мать, отец и дядьки были типичными шестидесятниками, слушали Высоцкого и джаз – и с дедом уже не спорили. Раньше, до моего рождения, охрипли, доказывая ему, что Кумир и Победитель на самом деле – Злодей, Тиран и Убийца. Молодые были, а молодым обязательно своя война нужна. Потом пошли свадьбы, у них по очереди родилась Анька, потом я, Лиза, и вот еще Ёжик… И как-то все к этой теме остыли – только дед не забыл. Он ничего никогда не забывал.

С Победой вас, сограждане.